Адажио Альбинониvia lj user
leaf_dtp:
Записки слушателя-3: шесть тактов памяти.Имя Ремо Джиадзотто не говорит ничего и никому (кроме, разве, членов секты музыковедов).
Его единственное (?) произведение известно абсолютно всем. Может, и есть где-то иные забубённые r’n’b-шники, но этих уже и Машиах не вытащит, как говорится.
В нынешнем году — 10 лет со дня смерти автора и 50 лет, как мы знаем его создание. Пятьдесят, хотя большинство подумало бы: триста. Потому что называется оно —
Адажио Альбинони.
читать дальшеА дело было примерно так. Музыковед Джиадзотто (или Джацотто – кому как нравится), занимался прочно забытыми итальянскими барочными композиторами, а в особенности – Томмазо Альбинони; биографию писал. Герой его романа в 1720-х гг. работал в Германии, и поиски привели Джиадзотто в 1945 г. в Саксонскую земельную библиотеку, Дрезден.
Мда. Так просто написать. Пришел дотторе в тишь библиотечную, в бисер поиграть… Ему тогда 35 лет было, Джиадзотто. В сорок пятом году. В Дрездене.
Середина жизни. И вся сознательная жизнь – в зачумленной стране: сначала «поднимающейся с колен» (ах, как знакомо), потом – воюющей и ненавидимой и, наконец, – побежденной; и вся сознательная жизнь – в стороне. «Там где мой народ, к несчастью, был». Была ли музыка ему прививкой от чумы? – скорей всего. Было ли легче? – не думаю.
А города Дрездена (и дрезденской библиотеки) в сорок пятом и не было вовсе. Союзная авиация, как известно, перемолотила его в каменную крошку. Та же история.
Так что не под зеленой лампой сидел итальянец и не страницами шелестел. В руинах он рылся. Надеясь найти и сохранить хоть что-то, что возможно. Ну, и нашел…
Два разрозненных фрагмента неизвестно чего (возможно, сонаты для струнных), принадлежащих, однако, Альбинони. Басовую партию и кусочек для первой скрипки. Общей длительностью ШЕСТЬ ТАКТОВ. Это 22 секунды примерно. И – всё.
Биографию он в том же году закончил и опубликовал. А «Адажио» выпустил в свет только в пятьдесят восьмом. Как реконструкцию утерянного произведения малоизвестного композитора эпохи барокко — Альбинони.
Реконструкцию, да. Те шесть тактов действительно имеют место: в начале, в тихой органной проходке… А вы попробуйте по уцелевшему мраморному ногтю восстановить фидиева Зевса, например. Не реконструкцией занимался музыковед, какое там! Всемирно известное и популярное ныне «Адажио Альбинони» Ремо Джиадзотто просто написал. Тринадцать лет он превращал в шесть с небольшим минут гениальной музыки всё, с чем стоял в сорок пятом году на развалинах дрезденской библиотеки. Всё – что?
Занимательно: почему сейчас, когда над авторским правом трясутся, как над золотым яйцом, не были заявлены эти самые права? Не сам Джиадзотто, так наследники его жили бы на отчисления припеваючи. И почему сейчас, когда к успеху и славе относятся трепетно и рьяно, а за эффективный пиар легко душу в ломбард снесут, – не настаивают на авторстве? Почему отказался от имени? Предположить, думаю, можно. В пылких образах Серебряного века такое недеяние назвали бы манифестацией духа.
Оно очень трагичное, это адажио; его, как правило, не слушают просто так, ради самой музыки (исключением был академик Сахаров, любивший его безумно), — только когда траур или нечто подобное. И не зря. Итак:
Мене, текел.
Первый пласт – свой собственный, авторский. Дантов. Земную жизнь пройдя и всё такое.
Тебе без пяти сорок, ты занимаешься непонятно чем и непонятно зачем. Ты пришел незаметно и уйдешь бессмысленно. Ты взвешен на весах и найден очень легким. Где-то внутри есть некая не убежденность даже, а догадка, что все-таки не зря, не зря! – но вся жизнь твоя ей опровержением. И противостоять можно лишь из упрямства или привычки жить.
Фарес.
Пласт второй – дрезденский. В послесловии великой войны, в разрушенной библиотеке разрушенной империи, с клочком музыки в руках – музыки, которую сначала забыли за ненадобностью, а потом уничтожили навсегда. Так было из поколения в поколение, и так, наверно, будет. И для каждого из поколений ты – чужой, и ноты твои – пыль. Под тебя похавают-попляшут, а затем вернутся к своим настоящим и важным делам: силе и славе, крови и почве, торговле и ебле, власти и войне. Твое счастье, если уцелеешь. Только помни: это тебе Бог одолжил. И мы, само собой… И вот пропадают в мировых войнушках и просто в движении активной органики образы, мелодии, слова и имена. Без следа. Даже памяти не остается.
Квиа абсурдум.
И пласт третий, разрешенный аккорд. Антитеза.
У него ведь получилось все-таки. Имя Альбинони возвращено из небытия, музыка, погребенная, казалось бы, в архивах, – исполняется, записывается и звучит.
А значит, не зря. И догадка, скорей всего, верна. Память действительно один из стержней жизни. И как бы ни было безнадежно, на дрезденских руинах должен кто-то быть. В память о безымянных – безымянный.
Потому что среди царств и наций, исчисленных, взвешенных и разделенных изначально, рождаются – независимо или вопреки – сопряжения слов, звуков и образов. Единственно в которых и состоит, скорей всего, смысл и оправдание существования странного канцероподобного образования на теле Земли, называемого человечеством.
Вот такой получился нежный подвиг.
Запомните это имя.________________________________________________
Адажио Альбинони